Константин Александрович Зубов

Автор: Е. ШАТРОВА

По книге "Ежегодник Малого театра 1955-1956"

К. А. Зубов (1888-1956)

Когда меня спрашивают о Константине Александровиче Зубове, я обычно отвечаю: «Это был человек дела». Я отлично понимаю всю приблизительность, а может быть, и неточность определения того главного, чем был для всех нас К. А. Зубов. И тем не менее он был прежде всего именно человеком дела. Я не помню случая, чтобы Зубов говорил об искусстве вообще, чтобы его, «зубовская одержимость» имела основанием нечто туманное, неясное для него, что-либо такое, чего бы он не мог сформулировать в точных словах и начать реализовать на сцене в любое время дня или ночи.

Иногда мне кажется, что, может быть, вспоминая своего товарища по искусству, партнера по сцене, наконец, человека, которого я знала около пятидесяти лет, я где-то и в чем-то ошибаюсь в оценке, если можно сказать по-мхатовски, сквозного действия его жизни в искусстве.

Однако вот его слова, повторяемые им много раз в различных вариантах, но заключающие в себе всегда один и тот же смысл: «Если для меня все ясно в роли, я живу в ней свободно, мне открыты широкие дороги, я могу печалиться, плакать, радоваться, тайн больше нет, все доступно. Но если в сознании белое пятно, я вижу только текст»...
И у Зубова не оставалось белых пятен ни в творчестве, ни в жизни. Он всегда и все знал в роли, в спектакле, даже в реакции на него. За этим стояли опыт, профессионализм, знание жизни, а главное — истинная любовь к театру.

Совсем еще юной, воспитанницей 1-го курса школы сценического искусства в Петербурге, я впервые увидела Зубова — студента 3-го курса училища, руководимого А. Саниным и А. Петровским, — в роли Ромео. Если бы я сейчас сказала, что это было удивительно хорошо, неподражаемо и талантливо, я бы, очевидно, солгала. Но тогда, пятьдесят лет назад, в 1909 году, для меня это было действительно неподражаемым, удивительным. Великая русская актриса Савина, обычно молча приезжавшая и молча уезжавшая с экзаменов театрального училища, сказала о Ромео — Зубове: «Хорошо!» И надо заметить, что эта оценка Савиной не была неожиданной для руководителей училища.

Как сейчас стоит передо мной юный, белокурый Ромео, полный изящества и какого-то особого сценического обаяния, природу которого гораздо позже, много лет спустя, я определила для себя как сдержанность, экономность средств артиста. Тогда же в обаянии этом я видела привлекавшие меня приметы искусства мастеров французской школы, которые, очевидно, оставили большое впечатление в воображении влюбленного в театр юноши. Восхищаясь Сарой Бернар, Кокленом, Режан, Муне-Сюлли и другими артистами, гастролировавшими в ту пору в России, К. А. Зубов воспринял от них изящество и пластичность движений, жестов, стремительность и легкость диалога, непринужденность манеры сценического поведения. Влияние этих мастеров ощущалось и тогда, когда он играл Ромео, ощущалось и дальше.

Зубов оставался блистательным мастером диалога, всегда был одинаково легок и изящен на сцене, изящен и когда играл Фамусова или последнюю свою роль — Стесселя в «Порт-Артуре». 

Все части этой статьи: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6.